Театр. жизнь в России 20—30-х гг. 19 в. была весьма интенсивной. Любовь к театру укоренилась и в родственном окружении Л. Рассказы о театре и театр. впечатления вошли в его жизнь с детских лет. Предки поэта Арсеньевы и, особенно, Столыпины были в свое время страстными театралами. От бабушки он слышал о театре ее отца А. Е. Столыпина, к-рый в 1790-х — нач. 1800-х гг. был одним из лучших крепостных театров России. Домашний театр М. В. Арсеньева, деда Л., в Тарханах также был примечат. явлением для всей Пенз. губ. Арсеньев одним из первых поставил «Гамлета» У. Шекспира в переводе с англ. оригинала и сам играл роль Могильщика.

Л. в детстве увлекался театром марионеток, лепил для него фигурки из воска и сочинял пьесы, «заимствуя сюжеты или из слышанного, или прочитанного» (Висковатый, с. 24). Содержание этих первых драматургич. опытов Л. неизвестно. Позднее он часто посещал театры и был связан с театр. миром. Драму «Маскарад» Л. предназначал для бенефиса М. И. Валберховой; во время недолгого пребывания в Москве в мае 1840 он успел познакомиться с М. С. Щепкиным. Театр. вкусы Л. воспитывались на драматургии Шекспира, писателей «Бури и натиска» и Ф. Шиллера, на франц. романтич. драме, а также мелодраме, господствовавшей в театр. репертуаре 20—30-х гг.

 Восстановить, какие пьесы видел Л. на петерб. и моск. сценах, невозможно. В его письмах и сочинениях упоминается только пять театр. постановок: опера «Князь-Невидимка, или Личардо-Волшебник» (муз.К. А. Кавоса, либретто Е. Лифанова), опера «Пан Твардовский» (муз. А. Н. Верстовского, либретто М. Н. Загоскина), мелодрама Дюканжа «Тридцать лет, или Жизнь игрока» (пер. Ф. Ф. Кокошкина, муз. А. Н. Верстовского), «Разбойники» Шиллера (в переделке Н. Н. Сандунова) и драма Н. В. Кукольника «Князь М. В. Скопин-Шуйский» (II, с. 97; V, с. 225, 720; VI, с. 403, 406). Контекст, в к-ром упоминались пьесы, свидетельствует о глубокой заинтересованности Л. театром и четко определяет его позицию как театрала. В письме к М. А. Шан-Гирей (1829) он противопоставляет П. С. Мочалова — В. А. Каратыгину. Л. был потрясен Мочаловым в мелодраме Дюканжа; герой пьесы в исполнении Мочалова вырастал в человека Рока, к-рый потом появляется в драмах самого Л. Споры об искусстве этих двух актеров разделили совр. театралов на две группы: одни предпочитали вдохновенные импровизации Мочалова, другие — сознательно рассчитанные эффекты Каратыгина. Сами неровности в игре Мочалова были неотъемлемы от его манеры. Герои драмы Л. «Странный человек» — театр. завсегдатаи отмечают именно эту творч. особенность актера: «Мочалов ленился ужасно; жаль, что этот прекрасный актер не всегда в духе» (V, с. 225). С именем Мочалова и Каратыгина связывался и специфич. репертуар: Мочалов и драма «Бури и натиска», Шиллер; Каратыгин и официознопатриотич. романтика Кукольника. Эпиграммы Л. «В Большом театре я сидел» (см. «<Эпиграмма на Н. Кукольника>») — свидетельство его активного вмешательства в совр. театр. полемику. Риторич. выспренность драмы и псевдоромантич. декламац. манера Каратыгина, исполнявшего роль Прокопия Ляпунова, равно неприемлемы для Л.

 Под влиянием детских и юношеских театр. впечатлений Л. задумал первые работы для театра. В его бумагах сохранились наброски оперного либретто на сюжет поэмы А. С. Пушкина «Цыганы» (1829), план драматич. поэмы о Мстиславе Черном (1831), программа инсценировки романа Ф. Р. Шатобриана «Атала» (1830), план разбойничьей пьесы (1830) в духе трагедии «Бури и натиска». Своими драмами «Испанцы», «Странный человек», «Два брата» Л. зачинал в России театр освободительной романтики. Роли Фернандо, Юрия Волина, Владимира Арбенина рассчитаны на артистич. темперамент Мочалова. Политич. пафос и антикрепостнич. направленность юношеских драм исключала возможность их постановок. Понимая это, Л. не делал попыток провести их на сцену.

Я. Л. Левкович.